— Да. У Бейдел-Фаулера.
— Д'Амбрицци знает об ассасинах куда как больше. Он знал, был близко знаком с Саймоном Виргинием, еще в Париже, во время войны... Саймон Виргиний — вымышленное имя священника, которого Папа Пий прислал в Париж...
— "Заговор Пия", — пробормотала она.
— Пий послал его в Париж к епископу Торричелли, организовать группу наемных убийц, которые должны были сотрудничать с нацистами и Церковью одновременно. Сделать все, чтобы оккупанты не узнали о связях Церкви с движением Сопротивления, делить награбленные у французских евреев сокровища, предметы искусства. И Саймон, кем бы он там ни был на самом деле, пытался помешать гестапо и эсэсовцам убивать людей, и...
— Откуда вы это знаете? — Голос ее слегка дрожал.
— Да оттуда, что Д'Амбрицци сам написал об этом, уже в Принстоне, после войны. Написал, потом спрятал рукопись, но потом ее нашли, и я все прочитал. Да, доложу вам это история! Правда, мы еще не поняли, зачем вообще он писал все это, но сомневаться в подлинности этих записей нет причин... Он написал, я прочел, сестра. Оттуда и знаю.
Какое-то время она сидела молча, прикусив губу, потом не спеша, не пропуская ни единой детали, принялась рассказывать нам о мужчине, священнике в сутане, священнике со страшным белым бельмом на глазу. Рассказала, как он пытался убить ее, как она защищалась, боролась, как он перелетел через перила балкона и разбился, упав на тротуар Виа Венето... Всего лишь раз прикусила губу, и все. Ни слез, ни бури эмоций, даже гнева не чувствовалось. Она просто поведала нам свою историю.
И, закончив, впервые за все время встретилась со мной взглядом.
— Думала я только об одном, — сказала она. — Почему Вэл? Почему именно ей не суждено было выжить? Как так получилось, что она не почувствовала опасности, не пыталась бороться с тем человеком в часовне?
— Потому что в часовне был другой человек, — ответил я. — Если бы в гости к тебе пожаловал Хорстман, ты тоже была бы мертва. Уж поверь мне. — Я сглотнул, во рту почему-то пересохло. — Ты даже не представляешь, как тебе повезло.
— Хорстман? — удивленно спросила она. А потом добавила после паузы: — По чистой случайности внизу, на улице, оказался в тот момент монсеньер Санданато...
— Уж не следил ли за тобой, как влюбленный, готовый спеть серенаду под балконом? — с иронией заметил я.
— А вот это ты зря. Не вижу повода для шуток.
— Да не шучу я, успокойся, — ответил я. — Впрочем, это неважно. Продолжай.
— Не ссорьтесь, дети мои! — взмолился отец Данн.
— Санданато был внизу, когда все это произошло. Надо сказать, его очень волновали события последних недель.
И поводов было предостаточно: все эти убийства, болезнь Папы, частые ночные встречи Д'Амбрицци с Папой, все эти интриги вокруг выборов. Выглядел он просто ужасно, страшнее смерти, казалось, того гляди, произойдет нервный срыв. Той ночью он бесцельно бродил по улицам, чисто случайно оказался возле моего дома, даже подумывал ненадолго зайти и поговорить. Мы с ним вели долгие дискуссии о Церкви, ну, как я в свое время с Вэл, мы были готовы говорить об этом часами, даже поздней ночью...
— Да, конечно, — перебил ее я. — Как сейчас помню, насыщенная духовная жизнь, игры разума.
Она проигнорировала эту мою ремарку.
— Как бы там ни было, он услышал крик. Сперва не разобрался, в чем дело, но какая-то женщина, оказавшаяся поблизости, продолжала кричать и указывать куда-то вверх, в темноту... Священник, пытавшийся убить меня, он сорвался с балкона, полетел вниз... Ударился о крышу припаркованной у дома машины, отлетел, упал на асфальт, прямо на проезжую часть... — Она зябко поежилась. — Его переехали две или три машины. Почти ничего не осталось. Он был изуродован до полной неузнаваемости, личность установить не удалось... Может, он и не был никаким священником. Санданато тут же поднялся ко мне, он был просто вне себя...
Я покачал головой.
— Интересно, как это он сообразил, что священник упал именно с твоего балкона?
— Может, и не сообразил, — ответила она. — Просто хотел убедиться, что со мной все в порядке.
— От них не спрятаться, — сказал я. — Поначалу я думал, что там был Хорстман. Что именно он убил их до того, как я пришел. Но теперь мы знаем: они следят не только за мной, они следят за нами обоими...
— И меня не следует скидывать со счетов, старина, — заметил отец Данн. — Может, они и за мной тоже следят. — Он вылил остатки вина в бокал до последней капельки. Затем сделал знак официанту подавать кофе с коньяком.
— Так получается, их много, несколько? — сказал я. — До сих пор я думал, что действует один Хорстман. И кто отдает им приказы? Кто указывает, кого и когда убивать? Кто сказал, что сестра Элизабет слишком много знает, а потому должна умереть? Кто выигрывает от ее смерти? И как все это связано с преемником Каллистия?
Элизабет хотелось узнать как можно больше о таинственном человеке по имени Эрих Кесслер. И Данн рассказал ей все, что нам известно, а потом добавил, что мы проследили его до Авиньона и намерены ехать туда. Снова просматривались связи с нацистами.
— Только на этот раз, моя дорогая, нацист у нас вроде бы положительный, — добавил Данн.
— Хорошие нацисты, плохие нацисты, — полузакрыв глаза, она покачала головой. — А я думала, все это давным-давно закончилось.
Мы погрузились в молчание. Ресторан к этому времени уже почти опустел, официанты столпились в кучку, болтали и устало позевывали. Свет приглушили, в зале царил полумрак. Было уже около полуночи.
Выяснилось, что сестра Элизабет остановилась в отеле «Бристоль», совсем неподалеку, прямо через улицу. То был, несомненно, один из самых дорогих отелей Парижа. Мы провожали ее туда. Элизабет на всем пути как-то загадочно улыбалась. Когда до роскошного отеля на Фобур-Сен-Оноре осталось всего полквартала, откуда-то из-за угла выплыл и притормозил у входа длинный сверкающий лаком черный лимузин.