Ассасины - Страница 114

114

— Ага... А вот этого я не знала, сестра. Есть что-нибудь по Кесслеру?

Сестра Бернадин покачала головой.

— Не человек, а сплошная загадка!

* * *

Брат Жан-Пьер добрался до деревни на границе с Испанией летом 1945-го. Во Франции настали смутные времена, неспокойно было и в двух крупнейших городах, и в сельской местности, и он, воспользовавшись неразберихой послевоенного времени, оставил Париж. Он пешком проделал весь этот путь до побережья Бретани, затем двинулся в горы и, добравшись до перевала, решил передохнуть. Да так и остался там. И считал, что ему крупно повезло. Он напросился в помощники к местному священнику в бедной деревенской церквушке. Он краснел, когда его называли церковным пономарем. Он, как мог, ухаживал за колоколом, натирал его до блеска, исполнял любую другую работу. И вскоре стал просто незаменим. Так, незаметно, пролетели сорок лет, срок по человеческим понятиям немалый, но он старался не думать об этом, не думать о том, кем некогда был и кем стал.

Он бежал из Парижа, где затем его долго искали. Из Рима даже специально приехал какой-то священник, провести расследование. Но Саймон сказал ему, что их предали, что он должен залечь на дно, затаиться. В конце концов Жан-Пьер повиновался, но очень горевал: чувствовал, что его привычный мир разлетается в прах. Саймон успокаивал его, напоминал о том, какую храбрость проявил он, когда его схватили немцы и потащили в сарай на допрос. Жан-Пьер кивал в знак согласия, но, оставляя Париж, весь так и сжимался от страха. И с виду походил на одного из многочисленных бродяг, наводнивших тогда дороги Франции.

Через пару недель после начала путешествия он поднялся по каменистому склону горы и увидел внизу уютную долину и извилистый горный ручей, на берегах которого раскинулась деревня. Достаточно большая, потому как там была церковь. И его потянуло туда словно магнитом. Он ждал наступления темноты, притаившись в густом кустарнике, наблюдал за тем, как жители занимаются своими делами. Когда в окнах маленьких домов зажегся свет и улицы опустели, он выждал еще немного и, когда взошла луна, осторожно выбрался из своего укрытия. Луна то выплывала из-за облаков, то снова ныряла в них, и он спустился с горы. Потом перебрался через ручей и приблизился к церкви сзади. Дверь была на замке. Голыми руками он отодрал несколько деревянных планок, оставив замок нетронутым.

В церкви раздавался громкий храп. Священник, толстый пожилой мужчина с всклокоченными кудрявыми волосами цвета перца с солью, спал за кухонным столом. Жан-Пьер прошел через маленькую кухню, выбрался в узкий коридор и увидел нужную ему дверь. Найти ее не составляло труда. Почти пустой встроенный шкаф для одежды. Да, вот она, сутана...

Через пять минут с узелком под мышкой он снова перешел через ручей и скрылся во мраке ночи.

* * *

И вот теперь, почти сорок лет спустя, он все еще вспоминал те дни в Париже, хорошие и одновременно страшные времена. Он отчетливо помнил, когда настали для него плохие времена: брат Кристос был убит, всех их предали, и Саймону пришлось отослать Жан-Пьера. Саймон сделал это, чтоб спасти ему жизнь. Жан-Пьер все помнил, ему часто снились сны, и еще он мечтал о том дне, когда его призовут обратно на службу. Но никто не звал; шли годы, он работал в маленькой деревенской церквушке. И не слишком переживал. Ведь Саймон сказал, что рано или поздно все это кончится, а Саймон никогда не ошибался.

Иногда ему снились те несколько зимних недель, которые он провел с Саймоном в подвале, вдыхая запах угольной пыли. Тогда Саймон спас ему жизнь. Он выхаживал его, лечил ему глаз...

Жан-Пьер был сам во всем виноват. Проявил беспечность. Немцы взяли его во время встречи с монахиней участницей движения Сопротивления. Жан-Пьер выхватил револьвер и держал их на мушке, давая уйти женщине. Монахиня вскочила на велосипед и укатила прочь. И тогда немцы набросились на него, схватили и заперли вместе с Саймоном в амбаре. И там же начали пытать его. Вернее, их обоих. Стегали Саймона кнутом, пока он не свалился без сознания, кожа на спине лопнула, он обливался кровью. И тогда они занялись Жан-Пьером.

* * *

Они издевались над ним двое суток. Били ногами, подвешивали на крюке, точно мясную тушу. Затем спустили вниз, дознаватель из гестапо раскалил нож на огне и ткнул кончиком прямо ему в глаз, несколько раз подряд. После этого решили, что с него этой пытки хватит, еще немного порезали его ножом и, истекающего кровью, оставили лежать на полу, рядом с безжизненным телом Саймона.

Но Жан-Пьер сумел подняться, взял валявшиеся у стены вилы, и когда немцы вернулись, прикончил сперва капрала, затем дознавателя из гестапо. Он вонзал в них вилы снова и снова, слышал, как трещат ребра и хрустят кости, затем растолкал Саймона, привел его в чувство, и они бежали из амбара. Им удалось добраться до маленькой церкви, где назначались конспиративные встречи, и они спрятались там в подвале...

И все равно порой он жалел, что эти дни миновали.

* * *

Прошло сорок лет. Он полировал деревянные скамьи в церкви, как вдруг скрипнула дверь и на деревянные полы упали лучи света с улицы. Он выпрямился, обернулся и увидел в дверном проеме силуэт.

— Жан-Пьер...

Он шагнул навстречу, прикрывая один здоровый глаз от ослепительного света, а потом увидел. Перед ним стоял высокий пожилой мужчина, волосы посеребрила седина, а глаза за округлыми линзами очков все те же ясные, бледно-голубые. Узкие губы пришельца дрогнули и начали расплываться в улыбке.

— Август...

Пономарь приблизился к нему, обнял обеими руками, казалось, он обнимает свое столь милое сердцу прошлое.

114